Поль Ревер[1] вскочил в седло.
— Лети стрелой, старушка Бесс, — прошептал он на ухо своей кобыле, и они понеслись вперед.
Но вдруг как бы в видении (да это и было видение) бесстрашному патриоту открылось будущее страны, которой он нес сейчас свободу.
Перед взором его предстали сто десять миллионов человек: мужчины в котелках, женщины в маленьких фетровых шляпках, толкающиеся в битком набитых трамваях по дороге на работу и обратно, все утро неправильно складывающие цифры, а после...